Текущее время: 28 мар 2024, 19:49


Начать новую тему Ответить на тему  [ 1 сообщение ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Фарбус.Владимир Гой.
СообщениеДобавлено: 20 янв 2019, 11:59 
galdur blaðamaður
 
Аватара пользователя


Зарегистрирован: 18 дек 2017, 10:07
Сообщений: 1768
Откуда: У леса на опушке..
Медали: 28
Cпасибо сказано: 5756
Спасибо получено:
3951 раз в 1751 сообщениях
Магическое направление:: ищу себя
Очков репутации: 26387

Добавить
(ТОЛЬКО
ДЛЯ ТЕХ КТО МЕЧТАЕТ О ЛЮБВИ)

Фарбус долго возился с палитрой, а потом в одно мгновение начертил посреди неба огромную и разноцветную, как хвост павлина, радугу, внимательно к ней присмотрелся, и что-то ему не понравилось. Тогда он рассердился и волшебной кистью стер свое произведение с небес, намалевав серо-черные тучи, под стать своему настроению. С неба закапал нудный дождь, и Фарбус улетел на берег моря помогать начинающему поэту сочинять стихи, незаметно нашептывая рифму в его оттопыренные уши. Слог и рифма были великолепны, но настроение стихов было плаксивое, как этот унылый дождь. Но поэт остался доволен собой и быстрей побежал домой, чтобы записать на бумаге то, что он «сочинил».
А Фарбус в это время уже помогал одному композитору в сочинении давно залежавшегося произведения. Всем своим знакомым композитор говорил, что не хватает времени его закончить, а на самом-то деле он просто надоел Ваятелю прекрасного своим постоянным нытьем на несложившуюся судьбу, и тот временно от него ушел, чтобы навестить более интересных субъектов. Как его только не называли люди на земле: писатели — Пегасом, поэты окрестили Музой, азартные людишки дали женское имя Фортуна, ваятели и музыканты назвали Вдохновением, а те, кто вообще ничего не делал, просто завидуя другим, говорили, что он — нечистый. Хотя на земле вряд ли можно было найти подобную чистюлю, ведь он был настолько прозрачен, что его никто никогда не видел. Но его слышали в звуках музыки, в поэзии и видели во многом-многом другом. Он творил на земле необыкновенные вещи — побуждал людей что-то создавать. Влюбленным он подсказывал такие слова, от которых разгорались их сердца и хотелось совершить что-то необыкновенное ради своей возлюбленной, а если люди расставались, он вселял в их сердца надежду.
В старые времена рыцари облачались в доспехи, седлали своих крепких коней и отправлялись на поиски злого дракона, чтобы победить его, а победу посвятить своей возлюбленной. Рыцарь скакал на коне через дремучие леса и обязательно находил какого-нибудь завалящего драконишку, одерживал над ним победу, а потом долгими вечерами в замке рассказывал об этой победе прекрасной даме. Правда, слова очень часто подсказывал сам Фарбус.
Когда все ложились спать, он отдыхал у берега океана и только изредка на мгновение прилетал к какому-нибудь полуночнику и подкидывал идейку — или хорошую, или так себе. Конечно же, больше всего на свете ему нравилось помогать влюбленным. Но однажды с ним произошел один случай, из-за которого он совершенно изменился.
Ему приходилось одновременно находиться сразу во многих местах. Он мотался по всему свету со своим неразлучным другом Амуром. Тот всегда имел при себе лук и колчан с отравленными любовью стрелами, которые летели точно в цель, не зная промаха, а те, в кого они попадали, навек оставались во власти этого чувства. И тогда наступало время Фарбуса — он помогал сочинять любовные сонеты и вкладывал в уста влюбленных незабываемые признания при луне.

Когда солнце окрасит на прощанье облака в неземные краски и уснет до утра в бескрайнем океане, приходит пора мерцающих звезд, желтой, как подсолнух, луны и, конечно же, влюбленных.

Амур с Фарбусом, никем не замеченные, летели над землей, разыскивая в укромных местах уединенные парочки, — они разглядывали на небесах падающие звезды и, как во все века, мечтали о любви.
Но в этот вечер во всем мире было удивительно спокойно, и они справились со своей работой в одно мгновение. Они расположились где-то на облаках и до самого утра наблюдали сверху за нашим миром, а с рассветом Амур принялся изготавливать волшебные стрелы — они должны были быть сделаны только из первых лучей солнца. Но стоило ему хоть на минутку проспать, и стрелы были уже не такие жгучие и их огонь любви не мог пылать в сердцах вечно и, увы, очень часто просто угасал.
Утром его колчан был наполнен стрелами, пылающими девственным огнем любви, зато солнце недосчиталось нескольких первых лучей. На земле этого никто не заметил, все обычно спят в такую рань, но кому-то обязательно придется испытать на себе силу любовных стрел.
Но был в этом мире еще один известный стрелок, по имени Азур, и его колчан был наполнен стрелами, отравленными ревностью и завистью. Он ковал свои стрелы из лучей тьмы, и поражали они сердца людей так же часто, как и стрелы любви. Но ревность и ненависть все равно всегда проигрывали в борьбе со светлым чувством и таяли, как тьма в первых лучах солнца.
Азура всегда сопровождал мастер злой идеи, верный друг Рагон. Они летали как тень за Амуром и Фарбусом, пытаясь поразить сердца тех, к кому пришла любовь. Стрелы ревности больно ранили сердца влюбленных, обрекая их на душевные муки, но потом навсегда растворялись в светлом чувстве, они были не вечны.
Азура и Рагона нельзя было назвать просто злыми, в их деяниях был особый смысл — они проверяли на прочность стрелы Амура, и если в стрелах было что-то не так, то — прощай, любовь!
Стрелы зависти предназначались совсем другим. К сожалению, они часто били без промаха, и человек должен был сам бороться с этим недугом.

Старый город прощался с летом разноцветными листьями, они слетали с деревьев и плыли желтыми корабликами по городскому каналу. Солнце все реже выглядывало из-за облаков, освещая праздничный осенний пейзаж. Все наслаждались последними теплыми деньками, сидели на скамейках в парке или баловались пивом в еще открытых летних кафе. Женщины использовали последнюю возможность и оголяли свои прелести, прежде чем упаковать их в теплые кофты и шерстяные колготки. Мужчины же наслаждались бесплатным представлением и не пропускали мимо ни одной короткой и даже длинной юбки, если под ней было что-то достойное их внимания. Это, конечно, нельзя было назвать весенним марафоном любви, это был скорее осенний спринт.

Ну кто не мечтает о любви, таких людей просто нет! Мы влюбляемся весной, летом, зимой и, конечно же, осенью, ничто не может остановить это сумасшедшее чувство — ни возраст, ни погода, ничто. О любви мечтают даже уже влюбленные, конечно, если пропадает какая-то острота чувства, острота влюбленности.

Она медленно шла по парку, вороша ногами опавшие листья, и с удовольствием замечала на себе любопытно-восторженные взгляды мужчин. Но ей все равно было как-то грустно, эти желтые листья навевали осеннюю печаль и сожаление об ушедшем...
Он представился журналистом какой-то русской газеты, предложил вместе выпить кофе. Ей было скучно, и отказываться было глупо. Он без умолку рассказывал о своих журналистских подвигах, а она делала вид, что слушает, и думала о чем-то своем. Когда кофе был выпит, они пошли гулять по Старому городу, мужчина употреблял всю свою эрудицию, пытаясь произвести впечатление на прекрасную незнакомку.
Лора (так ее звали подруги и близкие) влюблялась раз в год и «на всю жизнь», настоящие же стрелы Амура ее еще никогда не беспокоили. Мужчины летели, как мухи на мед. Ей порядком надоела эта бесконечная история, кофе, словесный поток, цветы, еще что-то и в конце концов один и тот же финал. У него есть жена, которую он не любит, но никак не может бросить, больной ребенок, ради которого он должен терпеть все тяготы семейной жизни, или еще какая-нибудь страшная тайна, которую не может доверить даже ей. Мужчины попадались такие, что складывалось впечатление, что лучших давно уже разобрали, а ведь так хотелось этого безумия настоящего чувства.
Ее новый знакомый продолжал шепелявить, рассказывая про церковь Святого Петра. Она даже начала прислушиваться, приподнимая брови и удивляясь, где он такого начитался. Заметив ее интерес, он распалялся все больше и больше, рассказал про площадь Красных стрелков (или, как ее в народе прозвали, «на троих»), потом они добрались до Домского собора, а потом она с ним попрощалась, пообещав встретиться на неделе, и оставила свой номер телефона.
Он бы очень удивился, если бы узнал, что она работает экскурсоводом и ежедневно выгуливает немецких туристов, а окна ее мансардной квартиры выходят на башню церкви Петра...

Лора (буду ее так называть, втайне считая себя ее другом) вечерами любовалась сверху из своей квартирки крышами Старого города и о чем-то мечтала. Иногда луна располагалась точно над шпилем собора и ярко освещала золотого громадного петуха. Казалось, что он сейчас расправит свои крылья и полетит над Старым городом. Это было как-то очень волшебно.

В эту ночь Фарбус с Амуром очутились над старым, потертым, но очень симпатичным городом Ригой — кто тут бывал, вряд ли сможет его забыть. Амур к этому времени расстрелял почти весь запас стрел любви, а Фарбус напел в уши влюбленным множество прекрасных слов. Но еще одна отравленная стрела была вложена в натянутую тетиву. Они медленно парили над городом, высматривая полуночников. И вдруг, пролетая мимо шпиля одного из соборов, Амур зацепился за хвост огромного петуха, а стрела, сорвавшись с тетивы, в одно мгновение пробила сердце Фарбусу и, подобно молнии, влетела в чье-то открытое окно напротив.

Она долго смотрела, как звезды растворяются в свете яркой луны, как вдруг ее сердце почему-то сильно забилось, о чем-то предупреждая. Появилось ощущение, словно вся вселенная перевернулась, захотелось протянуть перед собой руки и обнять весь мир.
Но она не знала, что прямо перед ее окном в воздухе парил невидимый Фарбус, удивленный ее красотой, — раньше он никогда не замечал женской красоты, женщины были для него все прекрасны, а сейчас с ним что-то произошло.
А недалеко от него на золотом петухе сидел виноватый Амур и соображал, что делать дальше, ведь сегодняшние стрелы были самого отменного качества.

Что такое наше сердце? Это мотор, который гонит по жилам кровь, и когда мы влюбляемся, оно почему-то очень ноет или пытается выскочить от радости из груди. Наверное, там есть какой-то невидимый маленький кармашек, в котором живет любовь, превращая нас в самых последних романтиков, заставляя считать на небе звезды, писать стихи и мечтать, мечтать...

У Фарбуса в груди не было такого моторчика-сердца, как у обычных людей, он весь был соткан из эфира и был совсем не такой, как мы. Пораженный стрелой любви, он оказался весь в ее власти.
В глубине окна он видел силуэт той, о которой даже не мечтал тысячи лет, но в одно мгновение мир перевернулся, и ему хотелось сказать ей: «Здравствуй, я тебя искал целую вечность и все же нашел». И услышать в ответ то, что он слышал из уст влюбленных не одну тысячу раз...

Город давно уже спал, только редкие подгулявшие прохожие медленно брели по скользкому булыжнику мимо церкви Петра, не удосуживаясь посмотреть на купол. Там при свете предательской луны они бы явственно различили две прозрачные тени: одна (с луком) сидела верхом на золоченом петухе, а вторая парила возле открытого мансардного окна. Но это можно было увидеть только при свете луны, которая любит открывать тайны другого мира.

В эту ночь ей приснился Он, они о чем-то говорили, смеялись, бегали по зеленой траве, потом переносились еще Бог знает куда. Он ее звал с собой в неведомую даль, а утром она проснулась с этим удивительным новым чувством, пришедшим ниоткуда.

Туристы были просто в восторге от своего гида, им нравилось в ней все — чувство юмора, фигура и, конечно же, все, что она им рассказывала про свой город. На прощанье они сфотографировались возле Домского собора, обменялись рукопожатиями и расстались навсегда.
Когда она дома рассматривала ту фотографию, ей показалось, что возле нее виднеется какой-то прозрачный силуэт. Она не обратила на него внимания, связав это с плохим качеством снимка. Да-да, это был он, Фарбус, совсем потерявший свою эфирную голову от настигшей его любви.

Что стало твориться в нашем мире — поэты перестали писать стихи, кисти художников стали засыхать вместе с краской, а сами они сидели за стаканом вина и жаловались на отсутствие вдохновения. Нет, у тех, кто рисует по шаблону, на продажу, у тех ничего не изменилось — изменилось у настоящих творцов. Писатели не могли творить, только журналисты строчили, как всегда, о разной ерунде. Даже радуга перестала появляться после дождя, что сразу заметили бомжи и детвора, а остальные просто никогда не смотрят в небо. Но самое страшное было в том, что влюбленные, пораженные стрелой Амура, перестали признаваться в любви, к ним приходило чувство, но они не находили слов, чтобы сказать об этом друг другу.
У Рагона и Азура тоже пропала работа — нельзя было проверить на крепость стрелы любви. Старался один только Амур, а его сподвижник или витал возле петуха на церкви Святого Петра, или же странствовал по узким улицам вместе с туристами, но не из желания получше узнать достопримечательности Старого города — его заставляла это делать любовь.

Амур стоял перед троном Властелина вселенной с виновато опущенной головой и поникшими крыльями. Он прекрасно понимал, что та стрела не случайно сорвалась с тетивы, и в этом его вины нет, но ему было ужасно обидно, почему в этой сказке ему отвели такую роль — отравить ядом любви своего спутника. Властелин клубился на троне туманом Млечного пути и смотрел на Амура мириадами звезд.
— Что ты хочешь сказать мне, вестник любви? — подобно рокоту водопада, раздался голос Властелина. — Да можешь и не говорить, я и так знаю все, что было и что будет. Чего хочешь ты, почему покинул землю?
— Люди перестали говорить друг другу слова любви.
— Любовь не в словах. Что еще?
— Властелин, а мой друг Фарбус — что будет с ним?
— Тысячи лет он одаривал людей прекрасным, учил словам, открывающим влюбленное сердце, он должен познать все это на себе.
— Властелин, но она же его не видит!
— Он воплотится на земле, познает вкус жизни, путь к любви, а потом вернется к своим обязанностям.
— А как же люди?
— Будут учиться сами подыскивать походящие слова, чтобы выразить свои чувства.
— А...…
— Лети на землю, тебе пора, — перебил его Властелин, и звезды рассеялись по вселенной.

Фарбус долго смотрел на окно, за которым скрывалась его возлюбленная, но потом его вдруг стало клонить ко сну, чего не случалось ни разу за эти тысячи лет. Веки смыкались помимо воли, и он полетел к берегу моря, преодолевая эту напасть. Не долетев до пляжа, он просто рухнул вниз под тяжестью сна на верхушки мягких, но очень колючих сосен. Это прикосновение чуть взбодрило, а потом он забылся долгим сном.

В полицейском участке Юрмалы народ веселился от души, причиной этого стала странная находка участкового Фогенбойма. Недалеко от старого маяка Лиелупе рано утром местными жителями был обнаружен абсолютно голый мужчина средних лет, разгуливающий по пляжу; изредка он подпрыгивал, взмахивая руками, как птица крыльями. После неудавшихся попыток взлететь он отчаянно пытался что-то доказать, разговаривая с пустотой перед собой. Этот мужчина не обращал никакого внимания на собравшихся местных жителей и вел себя так, словно они не должны были его видеть. Налюбовавшись на странного нудиста, они в конце концов вызвали наряд полиции, чтобы восстановить порядок. Когда к нему подошли стражи закона и взяли его под руки, он был крайне удивлен. В машине ему на плечи накинули брезентовый плащ, который он все время пытался скинуть, и только после затрещины от упомянутого участкового он прекратил свои попытки.
У отделения полиции их встречала целая толпа — всем было интересно посмотреть на человека, которому нипочем осенняя прохлада. На вопросы, кто он, откуда, есть ли у него жена, задержанный ответить не мог, на вопрос же, как его зовут, назвался Фарбусом. Дежурный, вскинув брови, поинтересовался:
— Это что, прозвище, кликуха?
Но ответа не получил. Всем было ясно: с этим «клиентом» не все ладно.

Мужа Зайги нельзя было назвать безответственным, однако выпить он все же любил и каждую пятницу устраивал день «русского стандарта», что в субботу сразу примечали соседи по брошенной поперек дороги машине и громкому голосу Зайги, читавшей супругу «наборную» проповедь из разных непечатных слов. Мужики сочувствовали Федору (так звали ее мужа), а женщины — ей, и так было всегда. У них была самая обычная счастливая жизнь, стрела Амура, пущенная в них десять лет назад, постепенно растаяла, и они жили подобно близким родственникам, исполняя по необходимости естественные желания, жили так, как бесчисленное множество других пар.
В эту пятницу день «русского стандарта» прошел просто на загляденье. Все кабачки Юрмалы были проверены на наличие спиртных напитков и на их крепость, а последний аккорд был поставлен в дюнах под кронами мохнатых сосен. Его новые «друзья», после того как он замертво повалился набок под воздействием хмельного, сняли с него всю одежду, включая трусы фабрики «Ригас апгербс».
Среди ночи холод заставил его на мгновение проснуться, но уже для того, чтобы уйти из этой жизни навсегда. Ледяная рука схватил его за сердце и в одно мгновение выдернула душу из посиневшего тела. С удивлением смотрел он на новый мир, открывшийся перед ним, на распростертое тело под соснами, на странного цвета звезды над головой, и хмеля у него в голове не стало — он остался там, внизу, в той буйной голове. Вдруг он увидел, что кто-то падает сквозь ветви сосен прямо на его бывшее тело и растворяется в нем. Он закричал что было мочи:
— Ты куда, это мое! — и попытался спуститься к земле.
Но неведомая сила потянула его вверх, и он растворился в ярком сиянии.

Отделение полиции продолжало бурлить, происшествий в этом городке было предостаточно: что-то украли, кого-то пырнули ножом, изнасиловали девственницу, ну, все как обычно, как везде. А это было что-то из ряда вон выходящее, почти мистическое. Ближе к полудню один из постовых заметил:
— Где-то я раньше уже встречал этого бедолагу, — и стал звонить по телефону.
Через два часа Фарбуса-Федора везли на стареньком «ситроене» к его постоянному месту жительства. За рулем сидела не в меру располневшая женщина, назвавшаяся его женой, сзади на неудобном сиденье расположился полицейский, что помог его опознать. Женщина не ленилась на эпитеты в адрес своего благоверного:
— Скотина ты ленивая, допился до соплей, не знаешь, кто ты и как тебя зовут, перед соседями стыдно, все живут люди как люди, а ты просто... — и так далее.
За тридцать минут поездки он понял, что в жизни ему не шибко повезло, работает он слесарем-сантехником с зарплатой, которой еле-еле хватает на содержание дома и на все остальное, у него есть ребенок женского полу и какие-то долги, пьет он только по пятницам, играет в карты на деньги, почти импотент и что-то еще, связанное с официанткой Катькой из кафе «Аэро», но ничего связанного со словами «театр», «поэзия», «музыка», «любовь» в его биографии замечено не было. Уже возле дверей дома полицейский дружески хлопнул его по плечу и сочувствующе пожелал:
— Держись.

Песочные куличи ложились один за другим на край деревянной песочницы.
— Девочка, можно с тобой поиграть? — рядом стоял вихрастый голубоглазый мальчишка с синим пластмассовым ведерком и ярко-желтым совком.
Она пристально на него посмотрела и спросила:
— А ты мои пирожки кушать будешь?
— Если они вкусные, буду, только понарошку.
Она пекла свои пирожки, а он рычал, изображая звук мотора, и ездил совком по песочнице.
— Тебя как зовут? — спросила девочка.
— Коля, а тебя?
— Меня зовут Елена, — ответила маленькая стряпуха и командным голосом, как обычно разговаривают дома мамы, протяжно позвала: — Ко-о-оля, быстро кушать!
И вот он безропотно берет в маленькую ручку песочный пирожок и, изображая удовольствие, делает вид, что ест.
Двадцать пять лет пролетели как один день, и вот тот вихрастый с голубыми глазами сидит за столом на кухне и давится пирожками с капустой, изображая на лице все то же удовольствие. А та милая Елена, но уже прибавим — Михайловна, носится по квартире, протирая пыль, хлопочет на кухне и ежедневно отправляет детей в школу, сунув каждому из двойняшек по кульку с пирожками или бутербродами. Вечерами Николай приходит с работы, садится возле телевизора, и жизнь в квартире замирает, можно только дышать, остальной шум запрещается. Но если кто-нибудь попытается нарушить равновесие в доме, раздается рык главы семейства:
— Полудурки, я в вашем возрасте уже на тракторе пахал, а вы тут балаган развели!..
Детям, правда, было всего по двенадцать, но это не имело значения, как и то, что на тракторе глава семейства проехал всего один раз, сидя на коленях у своего деда.
Эта жизнь для Николая была устоявшейся и, казалось, распланированной до самой пенсии уже лет с двадцати. Работа — дом, в пятницу несколько рюмок с соседом Федором, суббота — «день тяжелый» после пятницы, воскресенье — семейный день, и опять все сначала.
Его совершенно выбило из колеи известие о душевной болезни Федора. В последнюю пятницу Николай немного приболел, день «русского стандарта» прошел без него, и вот надо же, такая напасть — сосед никого не помнит, от жены открещивается, дочку не признает, не говоря уже о соседях. В голову закралась мысль: «А может, он косит, с семьи соскочить хочет? Да на него вроде не похоже, ясно — психическое заболевание на почве перепития», — поставил свой диагноз сварщик пятого разряда и с расстройства налил себе рюмку, решив: с этим надо заканчивать.

Фарбус-Федор с интересом рассматривал в зеркале свое лицо, вернее, лицо того, кому оно раньше принадлежало. Морщин на нем было немного — две складки протянулись от носа к уголкам губ, ямка на подбородке, морщинки у глаз, на голове ни единого седого волоска — не так все страшно, как показалось в первое мгновение, когда он увидел свое отражение в окне полицейской машины.
Он не мог вспомнить эту женщину, где и когда он помогал им обьясниться в любви, но по выражению ее глаз знал точно: все давно уже умерло, осталась только привычка к этому телу мужчины, которое много лет рядом сопит на двуспальной кровати, что-то ест за одним столом и изредка гладит по голове общую дочь.
Фарбус отлично знал, в каком мире живут смертные, знал про еду, деньги, секс — все для него было как факт: да, живут, рожают, стареют, умирают, но это его не касалось. А сейчас волосатые ноги, небольшой животик, который собирался в складки, когда приходилось садиться, вонь из подмышек, от которой начинала кружиться голова, и многое другое сводило с ума — уж лучше бы стать кем-то другим.
В дверь комнаты кто-то постучал. Фарбус-Федор осторожно взялся за ручку и открыл. Перед ним стояла маленькая девочка с испуганными глазами:
— Папа, а почему соседи говорят, что у тебя не все дома и у тебя крыша поехала, а? Я боюсь!
Фарбус посмотрел на нее своими небесными глазами и сказал:
— Не бойся, со мной все в порядке.
Девочка зашла в комнату и села на тот же стул возле трюмо, где Фарбус только что рассматривал свое отражение.
— А почему ты не спишь в одной постели с мамой?
Он не знал, что ответить. Правду сказать не мог — боялся напугать ребенка своим «умопомешательством», поэтому коротко сказал:
— Не хочу.
Девочка внимательно на него посмотрела и вдруг произнесла:
Па... у тебя другие глаза, — и закричала:
Мама, это не наш папа, у него не папины глаза! — и быстрей бросилась из комнаты.

Окулист долго через разные специальные приспособления рассматривал глаза Фарбуса-Федора и записал в его медицинской карте: «Изменений в радужной оболочке глаз, как и в слизистой, не обнаружено, пациент полностью здоров». Единственное, чего не могло учесть медицинское светило: глаза человека отражают его душу и, естественно, когда меняется душа, глаза тоже совершенно меняются, недаром говорят: «Глаза — зеркало души».
После постыдного разоблачения маленькой девочкой он стал признаваться жене Федора Зайге, что он вовсе не Федор, а Фарбус, и вскоре «неотложка» с двумя крепкими санитарами укатила в сумасшедший дом, где Фарбуса в течение двух недель тщательно проверяли на все известные медицине болезни. Диагноз в соответствии со всеми анализами коллегия врачей вынесла единогласно: «Физически здоров, но... присматривать за ним надо», и отдали его на поруки верной жене.

Амур наблюдал за всей этой историей и жалел своего доброго друга: у того пока было только два пути — или в дурдом, или в «семью».
Ближе к вечеру Зайга зашла к нему в комнату и тоном, не терпящим возражений, приказала:
— Сегодня спать будем вместе, я постелила в спальне на двоих, может, что и вспомнишь.
Фарбусу приходилось наблюдать спаривание со стороны, и это там, наверху, казалось комичным. А сейчас он понял, что ему предстоит это испытать на себе. Было любопытно и смешно.
Утром Зайга подошла к нему и посмотрела прямо в глаза:
— Это точно не ты, все как у Федора, но это не ты.
Фарбус ничего отвечать не стал, уж очень не хотелось опять ехать на клизмы, витамины и другое обслуживание в дом скорбных разумом.
Ее все жалели: такая молодая, в самом соку, а муж вроде и живой, а вроде и нет. Старые, проверенные подружки нашептывали на работе: «Брось его, на кой он тебе сдался? С работы выгнали, денег не приносит... Ты вон какая гарная, мужики так и тянутся тебя пощупать». Она краснела от удовольствия и говорила: «Но он такой добрый стал, глаза другие». А они хором завывали: «Конечно, поишь его, кормишь — вот и ластится, как собака», и она, соглашаясь, кивала головой.

Фарбус сидел на деревянной скамейке у берега моря и тихо, чтобы никто не заметил, разговаривал с прилетевшим к нему Амуром.
— Ты ее видел?
— Да.
— Она все так же прекрасна?
— Ты не сможешь ее узнать, сверху люди кажутся нам другими.
— А ты мне ее покажешь?
— Не могу, Он сказал, что вы должны найти друг друга сами.

Красное око солнца клонилось все ближе к воде, от него по ряби побежала тонкая солнечная дорожка вдаль за горизонт. Чайки черными точками скользили по небесам на фоне огромного светила. Наступил вечер, вскоре и ночь навалилась ему на плечи, раскинув над головой такие далекие сейчас от него звезды. Никогда он ни о чем не мечтал, все было предначертано Великим, а сейчас ему захотелось вернуться в эфир и воспарить к звездам или, еще лучше, к заветному окошку в доме возле собора.
Амур уже давно улетел по своим любовным делам, оставив друга в одиночестве. Фарбуса угнетала эта кожано-мясная оболочка, сковавшая его эфирное тело. Угнетали эти потребности в питье, еде и многом другом, совершенно ненужном в его прежнем мире. Он вспомнил прошлую ночь, когда названная «супруга» стала нежно поглаживать его по животу. Тело возбудилось, напряглось и, совершенно не поддаваясь контролю, залезло на половину «супружницы», а потом наступило большое облегчение. Сейчас же ему стало противно и это тело, и все остальное, как будто запачкал саму душу. Нет, наверное, он не сможет стать человеком, слишком для него это сложно.

Из ночи к скамейке вышел кто-то, присел рядом, достал из кармана бутылку темного, как сама ночь, португальского портвейна, вытащил пару пластмассовых белых стаканчиков и поставил на скамейку между собой и Фарбусом. Потом аккуратно расшнуровал лакированную туфлю, взял ее крепко в руку, в другую взял бутылку и в несколько сильных ударов по донышку выбил пробку. Вино радостно забулькало, наполняя посуду. Незнакомец протянул наполненный стакан Фарбусу:
— Давай за хорошую ночь.
Измотанный невероятными приключениями, тот протянул руку:
— Что ж, давай.

— Вот сволочь, ничего не помнит, а вот где собутыльников найти — у него просто в крови. Надоело мне все это, иди, откуда пришел! — сквозь полуоткрытую дверь на всю округу проревела, как недоеная корова, Зайга.
Фарбусу-Федору было все равно, на душе от выпитого портвейна стало ровно и спокойно, он развернулся и пошел к калитке. Тут дверь распахнулась, и Зайги рев вырвался на простор, поднимаясь вверх, пробивая стены домов соседей и разносясь далеко за пределы их улицы, отчего проснулись домашние птицы и захлопали крыльями, отгоняя невидимого врага.
— Скотина подлая, ты это куда? Вишь, обрадовался сразу! Домой давай, сволочь! — ей почему-то стало страшно, а вдруг и вправду уйдет, хотя еще задолго до его прихода она решила: «С этим дуриком надо рвать, сам нормально не живет и мне не дает. Вон монтер Мишка который год слюни пускает, и зарабатывает неплохо».
Но Фарбус молча закрыл за собой калитку и ушел в ночь.

***

Со студентами Академии художеств он познакомился, рисуя портреты прохожих в Старом городе, на площади Ливов. Парень лет восемнадцати стоял за его спиной и не мог налюбоваться, каак под его карандашом за несколько минут на бумаге буквально оживала девушка, которая за пару латов попросила ее увековечить. Юноша был поражен: их преподаватель, великий профессор Брастиньш, по сравнению с этим мастером был просто маляром. На следующий день он привел с собой друзей-студентов, и они уже все вместе наблюдали за его работой. Когда он сложил бумагу и взял под мышку складной стульчик, ребята спросили:
— Простите, а что вы заканчивали?
Художник на минуту задумался:
— Ничего.
— Но это невозможно, так, как вы, у нас не рисует никто! А маслом вы тоже можете?
Фарбус улыбнулся:
— Могу всем.
Так, слово за слово, он оказался в небольшой двухкомнатной квартире с печкой, принадлежавшей одному из студентов. Стены комнат были исписаны мелками, красками — каждый гость оставлял здесь автограф. Новое жилье было намного лучше обжитого им чердака, за который он платил дворнику десятку в месяц, чтобы тот его не прогнал.
Вскоре у всех студентов из этой коммуналки значительно повысился рейтинг в Академии художеств. Преподаватели не могли надивиться их успехам, но однажды секрет их вдохновителя в искусстве был открыт: они не могли сдержаться и рассказали про своего тайного учителя. Худсовет внимательно посмотрел работы загадочного самородка и вынес свой вердикт: «Талант, безусловно, имеется, но ему еще надо много работать над собой, чтобы получить художественное образование». С такими авторитетами Фарбус спорить не намеревался, — он и на самом деле неважно разбирался в современной живописи, и тем более в критике. Когда-то давно, еще в поднебесные времена, он помогал художнику Маревичу — однажды тот писал необычайно красивый пейзаж, но тут пробежавшая мимо кошка столкнула на холст банку с кистями, и на холсте образовалось большое жирное пятно. В сердцах художник взял кисть и черной краской замалевал все. Полотно он назвал «Черный круг» и выставил на торги. К его удивлению, оно было продано за громадные деньги, а он после этого бросил живопись.
Картины из-под кисти Фарбуса выходили в свет одна за другой, не залеживались в запасниках галерей, и поклонников его искусства было хоть отбавляй. Места в студенческой квартирке явно не хватало, он сердечно распрощался с замечательными ребятами и переместился поближе к небу, то есть снял небольшую мастерскую под крышей шестиэтажного дома на улице Художников — так ее назвали еще в четырнадцатом веке, потому что там жили семьи маляров.
Он искал ее каждый день и пытался найти в каждой женщине, которую рисовал на площади. Как вы догадались, Фарбус специально поселился в центре Старого города. Он не помнил, где находилось то маленькое заветное окно, ему не давали этого вспомнить, иначе все было бы слишком просто. Иногда он рисовал ее так, как помнил, а прохожие смотрели на рисунок и восторгались красотой незнакомки.

Наше время утекает, как вода сквозь сжатые пальцы, мы пытаемся сохранить, удержать его, но безуспешно — оно все капает и капает в никуда.

Машина, украшенная яркими летними цветами, а за ней небольшой автобус летели по шоссе с включенными фарами. Все встречные водители приветствовали свадьбу сигналами клаксонов, желая счастья молодоженам. Праздничный эскорт въехал в город, где в небольшом ресторанчике на улице Художников собрались гости, страстно желавшие побыстрей приступить к трапезе и возлияниям. Пришли довольно известные журналисты и писатели, некоторые даже приехали из Москвы поддержать своего зарубежного коллегу в этот ответственный день. Его многочисленные публикации об ущемлении прав тех или иных нацменьшинств (честно говоря, ему было плевать и на тех, и на других) принесли ему за рубежом некоторую известность и деньги.
Ее он встретил два года назад в парке возле Бастионной горки, она показалась ему необыкновенной и неприступной, но это только распалило его инстинкты и охотничий азарт. Как мартовский кот, он ходил за ней по пятам, встречал после работы, подвозил на своем стареньком «форде» и в конце концов через несколько месяцев получил ожидаемый результат.
На первые несколько попыток заговорить о свадьбе он получил один и тот же ответ: «Мне с тобой хорошо, ты милый, но пусть все будет так, как было, не усложняй наши отношения», — и он замолкал до следующего подходящего случая.

Она рассматривала первые тонкие морщинки у глаз, и ей стало ужасно грустно: неужели это все, потом появятся седые волосы, складки у рта, обвиснет упругая грудь, кожа станет дряблой, и она будет никому не нужна. «Нет, — сказала она сама себе вслух, — если он еще раз предложит, надо соглашаться, а то можно остаться у разбитого корыта — старой, но не девой».

Следующий раз был назавтра, с цветами, шампанским и предложением, и вскоре она превратилась из Малининой в Пантелееву, вернее, в Малинину-Пантелееву.
Уже после первых возгласов «горько» она начала немножко жалеть о своем поступке. Пантелеев, приняв шампанского, понял все свое величие в этом мире, глаза его разъезжались в разные стороны, он говорил что-то умное, понятное только ему одному, тыкал в нее пальцем и, надувая губы, говорил каждому, кто был рядом:
— Она моя, я ее сегодня купил в загсе, — и противно, пьяно разбрызгивая слюну, смеялся над своей шуткой.
Лора успокаивала себя и гостей:
— Он просто выпил лишнего, а так он же очень милый. Гости, соглашаясь, кивали головой, но, отойдя в сторону, криво улыбались.
Брачная ночь не получилась. Он дрых в кабинете на диване в полной свадебной экипировке, включая плащ и туфли. Утром раздался его командный голос:
— Жена, открой мне пиво по-быстрому!
Процедура бракосочетания занимала полчаса, а собрать вещи и одеться Лора смогла за десять минут. Пива он так и не дождался, только услышал на прощанье, как его счастье хлопнуло дверью. Это был один из самых краткосрочных браков в Риге — восемнадцать часов тридцать семь минут сорок секунд. Весь вечер «милый» звонил по телефону, клятвенно заверяя: «Это было в последний раз!» Она с ним соглашалась и желала удачи в личной жизни. Через два дня она снова стала просто Малининой, без приставки.

Браки бывают разные: часть совершается на небесах, а остальные сотворяются на земле. Люди у нас женятся по разным причинам: для получения вида на жительство, для улучшения благосостояния, для бесплатного сексуального удовлетворения, для того, чтобы уехать из страны, а иногда и по любви. Переворот в демографии пытаются устроить гомосексуалисты, добиваясь официального разрешения на брак, и статьи о первых прецедентах официальной женитьбы уже появились в прессе. Успешные опыты по клонированию показали всему миру, что у гомиков есть будущее, только вынашивать ребенка будет все равно женщина.

Фарбус писал свою новую картину. На ней яркими весенними красками зеленел лес, прозрачное озеро играло солнечными бликами, а на берегу с букетом ромашек стояла Она с туго заплетенной косой вокруг головы. Лица ее видно не было, она глядела куда-то вдаль, туда, где небо сливается с землей. Фарбус смотрел на картину, и ему показалось, что если он ее позовет, она обязательно обернется и скажет: «Здравствуй, наконец ты меня нашел».

В двери кто-то постучал. На пороге стоял его новый сосед Сергей, которого он знавал и раньше, несколько десятков лет назад. Небывалый успех на сцене, женщины, алкоголь, неудачная женитьба, опять алкоголь, медленное падение... Ему было жаль этого мужика, как и растерянного им дара. Пять латов решили все мировые проблемы Сергея, и через минуту его шаги гулко доносились по деревянной лестнице откуда-то снизу.

Заказы на портреты сыпались как из рога изобилия. Жены богатых дельцов хотели изобразить себя ню, но без жировых складок, целлюлита, морщин и всяких других недостатков, нажитых годами или преподнесенных природой. Упитанные выглядели на полотнах просто балеринами, плоскогрудые получали то, что хотели, без вмешательства хирурга, длинные становились короче, а малорослые получали дополнительные сантиметры. Он, конечно, многое мог бы им рассказать о человеческой красоте, о соблазнительных формах крупных женщин, о привлекательной беззащитности тонких, обо всем том, что люди принимают за недостатки, но никого не учил, просто давал им то, что они просили. На этих картинах они узнавали себя сразу, все остальные видели лишь отдаленное сходство и никак не могли связать его с хозяйкой того дома, где находилось полотно.

В холодные дни голуби залезали в вентиляционную трубу и пугали Лору своей возней и хлопаньем крыльев. А однажды весной она услышала оттуда писк маленьких птенцов и гортанное воркованье старших птиц. Она залезла на табуретку и сняла сетку: из глубины на нее испуганно смотрело пернатое семейство. Чтобы их не тревожить, она осторожно прикрыла отверстие и села напротив окна, рассматривая петуха на соборе Петра.

Ветер противно воет в ночи, хлопает оторвавшийся кусок крыши, пугая детей, словно великан проверяет на прочность дом, стуча по нему огромным кулаком, и бросает с размаху в окна капли дождя со снегом. Хочется спать, и немного страшновато, они перебегают в комнату к родителям и сладко засыпают под их теплым надежным боком. А ветер все равно страшно воет и не дает спать родителям, и они тихонько, вполголоса заводят беседу. Смоют ли волны песок с дюн, оставив пляж голым и ровным, как стол, или нет, и интересно, сколько деревьев повалит неугомонный ветер. Сон проходит сам собой, и они начинают рассказывать друг другу новости-рассказы.

В эту ночь ветер не давал спать и Фарбусу, воспоминания о прошлой бесконечной жизни и нынешнее положение его уже не расстраивали, здесь было чем-то интересно, каждый человек совершенно отличался от другого как внешностью, так и своей сутью. Оттуда, сверху, он многого не замечал, а сейчас многое не понимал.
На выставке, устроенной известным меценатом Аксеновым, семьдесят процентов заняли картины Фарбуса, остальные тридцать поделили между собой корифеи местной живописи. Новые латышские и новые русские разглядывали произведения, растопыривали пальцы и делились впечатлениями: класс, супер, обалдеть.

В каждой женщине, которую встречал Фарбус, он пытался найти Лору. Многие из них были прекрасны, но в них не хватало самого малого — быть ею, той единственной, ради которой можно спуститься в ад и вознестись до небес. Эти женщины восторгались им и говорили слова любви, но это были просто слова, наполненные обычной страстью.

Летом Домская площадь гудит голосами тысяч приезжих, они размещаются за столиками кафе, поглощая в неимоверных количествах пиво, минеральную воду и кока-колу. Вокруг витает ощущение праздника лета, с любопытством поглядывают по сторонам выпирающие из-под облегающих женских блузок соски, словно спрашивая: «Где ты, милый?» Но милые литрами жрут пиво, пускают в небо клубы сигаретного дыма и только изредка стрельнут глазами в ту или иную особу.
Фарбус медленно тянул из бокала холодное пиво и с интересом поглядывал по сторонам. Народ перемещался из одного заведения в другое, не потому, что где-то лучше или хуже, — всем хотелось смены декораций. Вдруг ему показалось, что далеко в толпе мелькнуло знакомое лицо: «Может, она?»
Он выскочил из кафе и попытался ее разыскать, но в толчее это было невозможно. Он вернулся, к радости официантки, за свой столик и заказал еще пива. Вдруг раздался визгливо-радостный голос:
— Ой, Федор, радость-то какая, а я думала, что и не увижу тебя больше никогда!
И на стул напротив него села, верней, рухнула жена Федора.
— Я в газетах читала, ты теперь известный человек, а ведь был простой слесарюга... Дочка о тебе спрашивает. А одет-то как, ну просто художник!
Фарбус тоскливо на нее смотрел и кивал головой, уже зная, что последует дальше.
— Знаешь, нам деньжат не хватает... Нет, спасибо, алименты хорошие, но мы машину хотим новую купить, может, поможешь по старой любви?
Вот тут его совсем скрутило: о чем угодно, только не о старой любви, он сразу вспомнил свой сексуальный опыт с женой Федора. Фарбус достал из кармана смятые сто латов и молча протянул ей:
— Вот все, чем могу помочь, до свидания.
И она поплыла в толпу, качая своими крупными бедрами.

Может, уехать к чертовой матери из этой страны, куда-нибудь на край света, в поисках пускай маленького, вот такого крохотного, но счастья, чтобы тебя любили и понимали? Но кому она там будет нужна? Так, попользоваться все готовы за здорово живешь, только свистни, а хочется счастья.

Казалось, что этот белый огромный корабль перегородит собой всю реку, буксиры натужно пыхтели, разворачивая такую громадину, пытаясь аккуратно подвести к причалу. Любопытные пассажиры выглядывали из иллюминаторов, толпились на палубе, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, мечтая поскорей спуститься на берег. Вот, наконец, скинули швартовочные концы, крепко закрепили их на берегу, и вскоре пассажиры засеменили по трапу, мелькая разноцветными панамами и кепками с длинными козырьками, защищающими голову от жарких лучей солнца. Понемногу они все растеклись по Старому городу, глазея на исторические достопримечательности.
В выходные дни Лора любила прогуляться по пристани, мечтая, как поднимется по трапу вот на такой большой корабль и поплывет в дальние дали, и даже не подозревала, что совсем рядом, в кафе на улице, у здания морского вокзала, сидел тот, о ком она грезила все эти годы. Их пути пролегали совсем рядом, они покупали цветы у одной и той же цветочницы рядом с Пороховой башней, заходили в одно и то же кафе выпить чашечку кофе, но когда там была она, не было его... Иногда они даже ездили в одном трамвае, но она стояла у выхода, а он у входа.

Летом в жаркие дни переполненные электрички, автобусы и маршрутки мчались к берегу моря из раскаленного города. И только счастливчики удобно располагались на деревянных и кожаных сиденьях, остальные стояли, плотно прижавшись друг к другу, со взмокшими спинами. Для них эта пытка продолжалась минут двадцать-тридцать, потом толпа с сумками, рюкзаками вываливалась через открытые двери и быстрым шагом отправлялась к морю на солнечные ванны. Там места хватало всем.
В начале лета солнце нещадно палит спину, а вода обжигает холодом ноги, загорающие стадами ходят вдоль берега, смельчаки с воплями бросаются с разбегу в воду, но забежать могут только по колено и, как подкошенные, изображая ныряние, падают в воду, цепляясь животом за жесткий песок. Обратно они стараются идти медленно, изображая несусветную закаленность, и хотя тело покрылось миллионом пупырышек, приобрело фиолетовый оттенок, и все, что у них может сжаться, сжимается максимально, выглядят они почти героями.
Тут, на самой большой песчаной кровати, случаются романы, просто мимолетные знакомства, смотря кто и зачем сюда пришел. Большая часть просто подставляет свои животы солнцу и дремлет, прикрыв голову панамой или полотенцем, кто-то играет в пляжный футбол, оглашая окрестности непечатными фразами, интеллигенция занята шахматами, картами или бегает трусцой вдоль моря, тряся нетренированными телесами.

Ему показалось, что он немножко влюбился. Она так грациозно прогуливалась вдоль берега, что на ее точеную фигуру и приятное личико обратили внимание многие, очень многие мужчины. И уже несколько хорошо сложенных пляжных плейбоев крутились возле нее как бы невзначай.
Фарбус критично посмотрел на свое выступающее брюшко, на отсутствие какого-либо рельефа на руках и, правильно оценив свои шансы, зажмурился и надвинул на глаза бейсболку. Сон одолел его моментально и перенес далеко-далеко — в мечты, в телесериалы, кровавые боевики и эротические приключения. Там, где правит сон, все смешивается в коктейль, заставляя нас утром брать сонник или креститься, приговаривая: «Спаси и сохрани».
Солнце жарило все сильнее, в горле пересохло, и хотелось разбавить липкую слюну глотком воды или колы. Но лень уложила его на обе лопатки, нашептывая на ухо: «До кафе далеко». И тут спасительный выкрик: «Кому мороженого?» заставил встать.
Эта «конфетка» оказалась в очереди прямо за ним. Крутившиеся возле нее плейбои куда-то исчезли, и появился шанс. Уже возле продавщицы Фарбус ненавязчиво, так, как умел делать только он, спросил:
— Можно я вас угощу мороженым?
Она с удивлением и легкой улыбкой посмотрела на него:
— Можно.
Фарбус подтягивал свой живот изо всех сил, что удавалось ему с большим трудом, а в моменты, когда он забывался, увлеченный беседой, живот нагло распускался. Она его узнала, недавно ей попался на глаза литературный вестник, где была рубрика «Художественный обзор» с фотографиями тех, у кого брали интервью. И когда Фарбус сказал, что занимается живописью, она радостно произнесла:
— Так вот почему мне показалось знакомым ваше лицо! — и добавила: — А я немножко пишу.
Когда встречаются два увлеченных человека, тем более, если один из них Фарбус, для них перестает существовать окружающий мир.

Женщины, как подтверждает история, любят ушами (мы говорим об интеллектуалках). Если мужчина обладает только хорошим рельефом, он может подойти в краткосрочной роли «жеребца», его используют, поставят в стойло и забудут... до следующих скачек. Так же и женщина с хорошей внешностью часто оказывается, простите меня, дурой, но это не так страшно, как в случае с мужчиной. Женщины любят ушами, а некоторые мужчины — только глазами.

Уже через час «конфетка» не могла оторвать от него взгляд, он ей казался почти божественным. Так, как он разбирался в литературе, в ней не понимал никто. Он знал всех лучших писателей современности и древности, включая таких, о ком сейчас и слыхом не слыхивали, мог запросто пересказать любой отрывок из любого произведения. Она была им очарована, и этим же вечером они сидели на его балконе в Старом городе с бокалами вина, любуясь заходом солнца.
Фарбус знал, что это не Она, но ему было одиноко в этом мире, хотелось любви, ласки. Он любил только ту, одну, далекую, которую видел из другого мира, а сейчас просто кто-то должен был быть с ним рядом.
Она его не любила, но она перед ним преклонялась и готова была мыть ему ноги, исполнять каждую просьбу, все, что он только пожелает. Но он ничего не хотел, просто встречать вместе с кем-то рассвет и провожать солнце в ночь.
Ее рассказы стали печататься в лучших изданиях, все пытались заполучить нового талантливого автора. Когда она появлялась на презентациях очередной своей книги, мужчины при виде ее просто начинали пускать слюни, восторгаясь: «Такая красивая, молодая и талантливая». Но, к сожалению, она не знала, кому обязана этим талантом, и, возвращаясь к нему под крышу, стала понемногу меняться. Ей уже не так нравились его картины, она начинала их критиковать. Он смотрел на нее и не переставал удивляться всему человечеству, задавая себе вопрос: «Интересно, а Он про них все знает?» — и сам себе отвечал: «Конечно, все знает, просто дает им свободу выбора».

В короткий период она была увенчана всевозможными лаврами за литературные достижения и на какой-нибудь совет Фарбуса резко бросала: «Что ты понимаешь в литературе!» Он, соглашаясь, кивал головой: «Ну конечно же, ничего». И вскоре она ушла от него к известному литератору Пантелееву.
За один год она добилась всего, о чем только могла мечтать, и жить с человеком, который сам не написал ни строчки, больше просто не могла, сказав ему на прощанье: «Малюй свои картины». У Пантелеева она не смогла написать ничего, кроме нескольких заметок в газету и двух жалоб в домоуправление. Заключенные ранее договоры с издательствами приказали долго жить. Она садилась за стол и пыталась выдавить из себя хотя бы одну строчку, но все было тщетно. Вместе с Фарбусом от нее ушло вдохновение, которым он одаривал ее все это короткое время.

Вскоре в свет вышел роман под названием «Вкус жизни», автор которого намеренно прятался под псевдонимом. Но фурор, вызванный этим произведением, был подобен взрыву бомбы. Очереди в книжные магазины были нескончаемы, просьбы об экранизации поступали неизвестному автору со всех концов земли. В конце концов «Парамаунт пикчерс» сумела получить желанное разрешение, и вскоре весь мир покорил фильм «Сны наяву». Правда, режиссер фильма тоже пожелал остаться неизвестным, даже не приехал получать престижную премию Киноакадемии. Те, кто посмотрел этот фильм, обязательно читали книгу «Вкус жизни», и многие меняли свой взгляд на мир.
Когда Лора посмотрела фильм, ей показалось, что там есть и про нее, и так же подумало полпланеты. Она не знала, что это Фарбус пытается ее таким образом отыскать во Вселенной, потому что он знал: та, которая его не видела и полюбила, не зная его внешности, обязательно увидит его душу.

Он, как всегда, сидел с бокалом вина на своем балкончике и о чем-то думал. На земле он прожил всего несколько лет, а казалось, что прошла вечность. Человек напоминал ему зародыш, в котором созревает эфирное тело, потом — раз! — и он рождается в новом свете, а тут все считают, что он умер. Фарбус неотрывно смотрел на убывающее, не такое яркое, как днем, солнце и представлял, как утром Амур будет готовить свои стрелы высшего качества.

Сосед, живший этажом ниже, в свои пятьдесят лет ни с того ни с сего стал играть на рояле, да не просто играть, а так, что под окнами собирались слушатели, оглашая узкую улочку громкими аплодисментами. Первые концерты в местной филармонии были назначены на конец сентября. Другой сосед снизу увлекся скрипкой, этому было всего-то два года. Едва научившись стоять на ногах, он взял в руки инструмент в свой рост и вывел смычком та-а-а-кое, что его бабушку едва не хватил удар. Любопытствующие доктора и музыкальные критики стремились попасть на прием к удивительному малышу, впитавшему первые гаммы с молоком матери.
Все те, кто жил рядом с Фарбусом, так или иначе проявлялись в искусстве, их дом стал пользоваться необычайной славой, его прозвали «кузницей талантов». Квартиры поднялись в цене до небес, и некоторые неплохо нажились, воспользовавшись моментом, но когда они съезжали, их необычайные способности пропадали. «Ну и Бог с ним», — думали они, пересчитывая вырученные за продажу деньги.
И к Фарбусу заходили с подобным предложением, но его не интересовали деньги. Здесь не было слишком комфортно, зато было очень уютно и, как ему казалось, поближе к тому миру, откуда он пришел, и поближе к Нему.

Стук в дверь в такой поздний час его удивил. За дверью стояла «конфетка» со своим новоиспеченным мужем, заявив прямо с порога:
— Я знаю, кто ты, — и добавила: — Ты муз.
— Что ж, может, ты и права, думаю, тебе надо заявить об этом в полицию.
— Если не отдашь мой талант, заявлю на тебя и всем расскажу, кто написал «Вкус жизни», кто поставил «Сны наяву», все расскажу. Я узнала тебя по всему. Ты что думаешь, я с тобой год прожила, до тебя тут люди жили как люди, ни одного музыканта, писателя, художника, а как ты въехал, у всех так и поперло!
— Ты нашла своего «муза», пользуйся на здоровье, — и закрыл перед ними дверь, показывая, что разговор окончен.
Внизу на улице еще долго разносилось: «Сволочь, отдай талант!» — и только подъехавшая машина «скорой помощи» с серьезными ребятами отвезла пострадавшую на улицу Твайка, где находился центральный дурдом. Пантелеева отпустили, он тоже засомневался в здравии своей половины...

Фарбус расположил свой мольберт под Вантовым мостом и делал наброски Старого города. Им можно любоваться тысячи раз, и это никогда не надоест. Редкие пешеходы останавливались возле творца, некоторое время наблюдали за рождением отражения города на холсте, удивленно качая головами, и спешили дальше, думая про себя: «Здорово малюет, а ведь проще сфотографировать, и все». Но эти обыватели не знали, что в настоящей картине художник, как дань прекрасному, оставляет частицу своей души, и с последним мазком полотно оживает. А фотография — это просто мгновение, вырванное из жизни.

Он на секунду оторвался от холста, посмотрел на проезжавший мимо автобус и вдруг там, в глубине за окном, мельком увидел Ее. Ни секунды не раздумывая, он побежал за автобусом, но тот уже укатил прочь, обдав все вокруг синим вонючим дымом. В конце моста Фарбус остановился, переводя дух, сердце его стучало где-то возле гортани, перед глазами плыли радужные круги, и он в первый раз пожалел, что не начал бегать по утрам. Единственное, что он успел заметить, это номер автобуса — тридцать семь.
Каждый день в это же время он стоял на остановке за мостом, пытаясь вновь увидеть Ее. Но откуда ему было знать, что в тот день она просто случайно ехала в том автобусе...

Она долго не могла дождаться такси, и чтобы не очень опаздывать на работу, села в автобус. Сжатая со всех сторон невеселыми людьми, погруженными в свои утренние мысли или еще не успевшими полностью проснуться, она медленно приближалась к центру города. Вдруг, проезжая через мост, она случайно встретилась глазами с человеком, стоящим у мольберта, и сердце в предчувствии сильно забилось. Не зная, зачем, она выскочила на остановке и быстрым шагом пошла к мосту, и чем ближе она подходила, тем больше в голову лезли разные мысли: «Куда я иду, что со мной происходит? Я вообще с ума сошла,» — и повернула обратно. Их разделяло всего двести метров.

Амур стоял перед троном Властелина Вселенной, сияя своими золотыми крыльями, издали он был похож на маленькую звездочку.
Со всех сторон на него смотрели глаза-звезды Владыки:
— Что скажешь, вестник любви, какую новость принес?
— Они не могут встретиться, Создатель.
— Никто не говорил, что они встретятся, было сказано, что он должен пройти путь любви.
— Великий, но пламя любви у них одно на двоих, и оно неделимо.
— Ты собираешься меня учить, златокрылый?
— Прости, о Великий, я хочу понять.

Когда приходит зима, холод и ветер обрушиваются на Старый город, все улицы заметены снегом, с крыш свисают огромные сосульки, пугая редких прохожих. Все идут, задрав вверх головы, и не смотрят под ноги, на обледеневший булыжник. Фарбус шел, укутав шею шерстяным шарфом, в короткой меховой куртке, а на голову не по погоде была натянута кепка. С опаской поглядывая вверх, он продвигался по узенькой улочке Художников к своему дому, а навстречу ему, так же с опаской, поглядывая вверх, куда-то шла Она.

***

Когда наступает ночь, я с трепетом поднимаю голову вверх и смотрю на бесконечное количество Его глаз во Вселенной. Только Ему одному известно, пересекутся ли наши пути в этом мире и сможем ли мы найти свою любовь.

— Я пойду поставлю чай.
— Подожди, не уходи, я тебя искал тысячи лет.
— Я всего на одну минутку.
Не уходи...


Cпасибо сказано
Вернуться к началу
 Профиль  
За это сообщение пользователю Darling "Спасибо" сказали:
Кроличья лапка
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ 1 сообщение ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа [ Летнее время ]



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 3


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Перейти:  



Последние темы





Официальные каналы форума:

Наша страница в Vk

Наш канал Яндекс Дзен

Наш телеграм


Банеры

Яндекс.Метрика
cron

Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
GuildWarsAlliance Style by Daniel St. Jules of Gamexe.net
Guild Wars™ is a trademark of NCsoft Corporation. All rights reserved.Весь материал защищен авторским правом.© Карма не дремлет.
Вы можете создать форум бесплатно PHPBB3 на Getbb.Ru, Также возможно сделать готовый форум PHPBB2 на Mybb2.ru
Русская поддержка phpBB